Фингал

Утром выбежал из общаги не позавтракав, по дороге покупаю жаренный пирожок, коричневый такой с картошкой. Пирожок немного резиновый, но пока горячий вкусный. Жую его, топаю по улице Пушкинской и мечтаю о прекрасном: о собственной квартире с личным туалетом в белом кафеле. На входе в институт сталкиваюсь с Гонтаровым, учтиво здороваюсь с лучшим преподавателем на свете. Виктор Николаевич отдает мне честь ладошкой, зачем-то кладет её на нос и повернувшись ко мне в профиль начинает пространный монолог о Гоголе. У него в мастерской была начата новая большая картина, Гоголь, сидя у камина, сжигает второй том мертвых душ. Но Гоголь не выходил, не получался за что был наглухо замазан коричневой краской. В порыве сострадания немного оттерт тряпкой обратно и обнаружилось — это самое то что было нужно! Виктор Николаевич все свои открытия тут же приносил в институт и делился ими со студентами. Обычно это выливалось в массовое применение вновь открытого приема. Сегодня нам предстояло все замазать а затем протереть тряпкой. 

- Да-да, срочно все к чертям замазать, от этого ваши работы только выиграют!

Все это он поведал мне елозя ладонью по лицу, прикрываясь ею от отсутствующего солнца и делано почесывая щеку. Заинтересованный этими манипуляциями приглядываюсь - у Виктора Николаевича под глазом иссиня черный, траурный  фингал! Делаю вид что ничего не заметил и прыгая через две ступени быстро подымаюсь в  мастерскую. Там все уже в курсе - оказывается вчера вечером несколько преподавателей задержались у скульпторов, где на изрядном подпитии, среди гипсовых Сократов и прочих истуканов, произошел жаркий спор о искусстве. Строгий, хромой педагог с кафедры рисунка, не потерпел легкомысленных допущений Гонтарова о Итальянском Возрождении и защитил период треченто короткой боксерской серией. Кафедра монументальной живописи понесла потери, но не пала духом и совершив маневр с фланга неожиданно перепила противника. Тот потерял лицо, блевал и был эвакуирован с поля боя на жигулях. Одержанная победа была омрачена оставшимся синяком и полной амнезией рисовальщика на следующее утро. А мы, с началом нового дня, усердно замазывали свои холсты и вновь возвращая на них лики, натирали им глаза и щеки.